Владимир маяковский

Вольность

Обосновавшись в Петербурге, Пушкин с головой погрузился в водоворот взрослой жизни с её кутежами, пьяными вечерами и карточными играми, которыми баловался всю жизнь, проигрывая рукописи своих произведений и приличную часть гонораров, и без того не покрывавших расходов.

Психиатр Минц в заметках относительно времяпрепровождения поэта в период нравственной вольности пишет, что из-за крайней степени возбуждения Пушкин пустился в «самый разнузданный разгул, разврат, цинический и извращенный сексуализм, агрессивное поведение и столкновение со своей средой».

Раздавая пощёчины общественным устоям, он был завсегдатаем различных собраний, в том числе клуба «Зелёная лампа», где к каждому посетителю, выругавшемуся матом, подбегал мальчик — калмык и покорно рапортовал: «Здравия желаю!»

Недолюбленность

Всплеск «матерного» таланта Пушкина пришёлся на постлицейские 1820-е годы, хотя и позже он не упускал возможности самовыразиться, разрывая привычные рамки приличия.

Однако началось всё во время учёбы в Царском селе, поскольку именно там, вырвавшись из немилого семейного гнезда, Пушкин, наконец, ощутил дух свободы, которой он был начисто лишён дома.

За любую шалость или проявление лени жестоко наказываемый и унижаемый матерью, он смог наладить с ней отношения лишь на закате её жизни. Не любившая, но пытавшаяся понять старшего сына Надежда Осиповна, по сути, сломала его психику, превратив мальчика в раздражительного, вспыльчивого и злопамятного человека.

О непростом нраве Пушкина упоминал один из его близких друзей, Вяземский: «При всем своём добросердечии, он был довольно злопамятен, и не столько по врожденному свойству и увлечению, сколько по расчёту». Взяв за правило никому не спускать обиды, Пушкин, услышав, что-то обидное в свой адрес свирепел, и на протяжении всего дальнейшего общения с этим человеком остроумно издевался над ним, колко подшучивал и одаривал уничижительно-оскорбительными эпиграммами с похабной лексикой.

Не желая больше находиться на вторых ролях, как это было заведено дома, где его брат и сестра, всецело перетянули внимание и заботу родителей на себя, Пушкин стремился выделиться из общей массы. Позже Корф охарактеризует поэта такими словами: «У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушёл далеко»

В первых юношеских фривольных стихах он пользовался полунамеками, которых было достаточно, чтобы на фоне благовоспитанных лицеистов прослыть буйным удальцом.

Недолюбленность

Всплеск «матерного» таланта Пушкина пришёлся на постлицейские 1820-е годы, хотя и позже он не упускал возможности самовыразиться, разрывая привычные рамки приличия.

Однако началось всё во время учёбы в Царском селе, поскольку именно там, вырвавшись из немилого семейного гнезда, Пушкин, наконец, ощутил дух свободы, которой он был начисто лишён дома.

За любую шалость или проявление лени жестоко наказываемый и унижаемый матерью, он смог наладить с ней отношения лишь на закате её жизни. Не любившая, но пытавшаяся понять старшего сына Надежда Осиповна, по сути, сломала его психику, превратив мальчика в раздражительного, вспыльчивого и злопамятного человека.

О непростом нраве Пушкина упоминал один из его близких друзей, Вяземский: «При всем своём добросердечии, он был довольно злопамятен, и не столько по врожденному свойству и увлечению, сколько по расчёту». Взяв за правило никому не спускать обиды, Пушкин, услышав, что-то обидное в свой адрес свирепел, и на протяжении всего дальнейшего общения с этим человеком остроумно издевался над ним, колко подшучивал и одаривал уничижительно-оскорбительными эпиграммами с похабной лексикой.

Не желая больше находиться на вторых ролях, как это было заведено дома, где его брат и сестра, всецело перетянули внимание и заботу родителей на себя, Пушкин стремился выделиться из общей массы. Позже Корф охарактеризует поэта такими словами: «У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушёл далеко»

В первых юношеских фривольных стихах он пользовался полунамеками, которых было достаточно, чтобы на фоне благовоспитанных лицеистов прослыть буйным удальцом.

Пой же, пой. На проклятой гитаре…

Пой же, пой. На проклятой гитареПальцы пляшут твои в полукруг.Захлебнуться бы в этом угаре,Мой последний, единственный друг.Не гляди на ее запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастья,А нечаянно гибель нашел.Я не знал, что любовь — зараза,Я не знал, что любовь — чума.Подошла и прищуренным глазомХулигана свела с ума.Пой, мой друг. Навевай мне сноваНашу прежнюю буйную рань.Пусть целует она другова,Молодая красивая дрянь.Ах постой. Я ее не ругаю.Ах, постой. Я ее не кляну.Дай тебе про себя я сыграюПод басовую эту струну.Льется дней моих розовый купол.В сердце снов золотых сума.Много девушек я перещупал,Много женщин в углах прижимал.Да! есть горькая правда земли,Подсмотрел я ребяческим оком:Лижут в очередь кобелиИстекающую суку соком.Так чего ж мне ее ревновать.Так чего ж мне болеть такому.Наша жизнь — простыня да кровать.Наша жизнь — поцелуй да в омут.Пой же, пой! В роковом размахеЭтих рук роковая беда.Только знаешь, пошли их на х*йНе умру я, мой друг, никогда.

Анализ стихотворения «Я помню чудное мгновенье» Пушкина

Первые строки стихотворения «Я помню чудное мгновенье» известны практически каждому. Это одно из самых известных лирических произведений Пушкина. Поэт был очень влюбчивым человеком, и многие свои стихи посвящал женщинам. В 1819 г. он познакомился с А. П. Керн, которая на долгое время захватила его воображение. В 1825 г., во время ссылки поэта в Михайловском, состоялась вторая встреча поэта с Керн. Под влиянием этой неожиданной встречи Пушкин и написал стихотворение «Я помню чудное мгновенье».

Короткое произведение является образцом поэтического признания в любви. Всего в нескольких строфах Пушкин разворачивает перед читателем долгую историю взаимоотношений с Керн. Выражение «гений чистой красоты» очень емко характеризует восторженное преклонение перед женщиной. Поэт влюбился с первого взгляда, но Керн во время первой встречи была замужем и не могла ответить на ухаживания поэта. Образ прекрасной женщины преследует автора. Но судьба на несколько лет разлучает Пушкина с Керн. Эти бурные годы стирают из памяти поэта «милые черты».

Ссылка за недозволенные стихи в Михайловское тяжело действует на поэта. Его угнетает не отрыв от столичной жизни, к которой он испытывал только презрение. Главной проблемой Пушкина «во мраке заточенья» был отрыв от привычного творческого общества, отсутствие возможности поделиться с кем-нибудь своими замыслами. Внезапно он узнает, что в соседнем Тригорском поместье находится А. Керн. Александр спешит к ней. Женщина потеряла мужа и на этот раз благосклонно встречает поэта. Для Пушкина эта встреча стала спасительным лучом надежды. В его душе вновь просыпаются «и жизнь, и слезы, и любовь».

В стихотворении «Я помню чудное мгновенье» Пушкин показывает себя великим мастером слова. Он обладал удивительной способностью сказать о бесконечно многом всего лишь в нескольких строках. В небольшом стихе перед нами предстает промежуток в несколько лет. Несмотря на сжатость и простоту слога автор доносит до читателя перемены в своем душевном настроении, позволяет пережить радость и печаль вместе с ним.

Стихотворение написано в жанре чистой любовной лирики. Эмоциональное воздействие усилено лексическими повторами нескольких фраз. Их точная расстановка придает произведению свою неповторимость и изящество.

Творческое наследие великого Александра Сергеевича Пушкина огромно. «Я помню чудное мгновенье» — одна из самых дорогих жемчужин этого сокровища.

Что написано пером

Неизвестно, желал ли Пушкин, чтобы когда-нибудь его письма к друзьям, сдобренные смачными нецензурными выражениями, попали в печать и стали достоянием публики, но в начале XX века Императорская Академия Наук решила систематизировать всю переписку Пушкина и выпустить её в трехтомном издании.

В 1911 году на полках магазинов появилась эпистолярная трилогия, в которой все непристойные слова поэта спрятали за многоточиями, но в тоже время было выпущено 12 книг, с сохранением всей ненормативной лексики в её первозданном виде.

До наших дней дошло всего 4 безкупюрных экземпляров трилогии, владелец одной из них решил выбрать из неё все послания, где используются скабрезные обороты, и издать их отдельной книгой.

В 2013 году 66 писем Пушкина с нецензурной лексикой увидели свет в составе 11-томного собрания сочинений поэта, бросая тень на светлый образ поэта-небожителя, создаваемый учителями литературы.

Анализ стихотворения «Телега жизни» Пушкина

Литературное творчество Пушкина затрагивает практически все стороны нашей жизни. Философская тематика, наблюдения о законах Вселенной, о месте в ней человека, является одной из самых обширных в произведениях поэта.

Стихотворение «Телега жизни» было написано в 1823 году, в период службы Александра Сергеевича в канцелярии одесского генерал-губернатора. Ежедневная рутина не добавляла ему хорошего настроения, вгоняла в депрессию и способствовала философскому подходу к восприятию реальности. О состоянии внутреннего мира поэта в этот период ярко говорит тот факт, что перед печатью этого стихотворения, по его же просьбе, из текста были изъяты некоторые нецензурные выражения, которые автор иногда позволял себе, находясь не в лучшем расположении духа.

С первых же строк стихотворения мы видим определенную долю пессимизма в символике: жизнь человека Пушкин сравнивает не с запряженной тройкой лошадей или роскошной каретой, а именно с телегой, где в роли неумолимого, несговорчивого времени выступает «лихой ямщик».

В «Телеге жизни» поэт очень метко описывает психологию всех этапов бытия человека. Утро, символизирующее юность, несет в себе радость и полноту жизни: «телега на ходу легка», и садимся мы в нее «презирая лень и негу». Далее следует период зрелости — полдень — в котором «нет уж той отваги». Накопленный опыт диктует необходимость трезвой оценки ситуации, решения становятся более обдуманными, подчиненными логике и ямщику мы кричим «полегче!». И, наконец, наступает вечер, время, когда человек настолько привыкает к своей телеге и уже пройденному пути, что особой радости от поездки не испытывает. Оптимистичный настрой отступает, а на смену ему приходит раздражение от частых попаданий в ухабы.

Последняя строка стихотворения символизирует неизбежный круговорот жизни. Законы времени неумолимы, люди рождаются, умирают, а на смену им приходят другие. И изменить что-либо в существующем порядке человеку не по силам. Все предусмотрено заранее.

Обобщенный характер предложений в стихотворении, с использованием личных местоимений 1-го лица во множественном числе, свидетельствует о том, что герой является самым обыкновенным человеком. Он не противопоставляет себя общей массе и, так же как все, подчиняется законам Вселенной.

«Телега жизни» относится к ранним философским произведениям Пушкина и, как и большинство его стихотворений, наполнена удивительным пониманием реальности и ее законов, присущей всему творчеству поэта любовью к жизни.

Анализ стихотворения «Недавно тихим вечерком» Пушкина

Стихи «Недавно тихим вечерком» Александра Сергеевича Пушкина были найдены на полях черновиков к поэме «Руслан и Людмила».

Произведение датируется 1819 годом. Поэту исполнилось 20 лет, он уже два года как счастливый выпускник Лицея, приписан к Коллегии иностранных дел, имеет чин. Он также состоит в литературных обществах, работает над новаторским «Русланом и Людмилой». По жанру – ретивая любовная лирика, стихи ямбические, рифмовка, в целом, перекрестная, деления на строфы нет. Лирический герой, возможно, автобиографичен. Ведь в жизни еще юного поэта были как минимум две Натальи. Некая горничная при фрейлине В. Волконской, а еще – крепостная актриса, которой адресованы и некоторые другие стихотворения автора. Впрочем, известно, что в тот год он был увлечен и танцовщицей Евдокией Овошниковой, и много времени проводил не только в светских салонах, но и в театрах. Возможно, ее образом и навеяно данное стихотворение. Начинается история почти пасторально. Лирический герой после жаркого летнего дня (кстати, часть лета того года А. Пушкин провел в Михайловском) пробирается в излюбленную рощу под сень вековых дубов. Между тем, на бережку крепким сном спит та самая Наташа. Понятно, что они предварительно были знакомы, иначе герой не был бы столь фамильярен. В пятой строке автор не может сдержать волнения и обращается к друзьям, а по сути, к читателям. Юноша вначале подкрадывается, боясь получить оплеуху, затем уже перестает таиться и «смело» дважды целует разомлевшую девушку. Ободренный ее реакцией: «спокойно во сне вздохнула», герой уже всласть целует ее в третий раз. Впрочем, «она проснуться не желала», а Морфей, видимо, сочувствовал предприимчивому герою. В кульминационный момент (а он припасен к финалу стихотворения) выведенный из терпения герой уже и вовсе набрасывается на томную героиню (здесь же употребляется красноречивое обсценное, ненормативное словцо). «И тут затрепетала», проснулась и изумленно уставилась на героя. В этот драматичный момент поэт оставляет героев одних. Лексика разговорная, интонация заговорщическая. Поэт словно втягивает зазевавшегося читателя в непристойную историю. Множество слов с уменьшительными суффиксами вполне сентиментальны, однако подчеркивают как раз иронию, сниженность общего тона: речки, дубком. Россыпь выразительных просторечных приставочных глаголов: пришел, покраснела, затрепетала. Числительные лишь усиливают правдоподобие всей сцены. Имеются и составная рифма с участием местоимения, и антропоним (имя). Эпитет: тихим. Инверсия, перечисления, парентеза (обращение).

«Недавно тихим вечерком» А. Пушкина – фривольная зарисовка времен юности поэта.

Анализ сказки «Царь Никита и сорок его дочерей» Пушкина

Стихи «Царь Никита и сорок его дочерей» Александра Сергеевича Пушкина – нескромная сказка, писанная в фольклорных традициях.

Поэма датируется весной 1822 года. Поэту почти 23 года, он в опале за крамольные стихи, отправлен служить в отдаленную Бессарабию. Впрочем, генерал И. Инзов делами его особо не обременял, и обращался с поэтом почти с родительской заботой. Сам же А. Пушкин свободное время делил между литературой, дуэлями, драками, балами и любовными похождениями. По жанру – сатира, анекдотическая сказка, по размеру – четырехстопный хорей, в целом, с парной рифмовкой. В письме 1825 года поэт упоминает эту сказку как свою. Позднее брат поэта Лев заново собрал ее текст из фрагментов черновика. В Европе с ней познакомились раньше, чем в России. В советское время сказку толковали в русле обличения нравов самодержавно-крепостнического строя. Название, как и зачин истории, фольклорны. Впрочем, имя царя несколько нетипично. Василий вначале, потом он, видимо, получил имя слуги автора, Н. Козлова. Число «сорок» означает полноту, предел. Итак, царь жил припеваючи, и то и дело становился счастливым отцом «милых сердцем и душой» (эпитеты) девушек, точнее, девушек наполовину. Годы идут, царь задумывается о будущем царевен.

На совете решают послать гонца к старой ведьме-сводне. Если она не справится – ее придется сжечь в первый день Великого поста, чтоб небо не коптила. «По курьерской подорожной»: вторжение современности в сказку, прозаизм. Спустя год ворожея отыскалась и, не моргнувши глазом, обещала пособить «цареву делу». «Уголек» — магический атрибут. Наконец, бес принес в ларце искомое – всей линейки размеров. Чтобы каждой дочери было впору. Гонец-растяпа, обследовав ларчик ухом и носом, решил его открыть: «птички порх – и улетели», еще и с песнями. Это – камень в огород сентиментализма, для любовных сцен которого такие птички на ветках – штамп. Пришлось гонцу снимать штаны в качестве наживки. Дело сладилось, царевны разобрали подношения ведьмы с бесом. Награждает царь по науке, чучелами, скелетами из Кунсткамеры – для красоты и опытов. «Сказочке конец»: типичный финал, как и «пир горой». После него – авторский голос, заявляющий свое право «глупо шутить». В стихах – критика цензуры («дуры»), традиция народных заветных (запретных) сказок, перекличка с непечатной поэзией И. Баркова. Есть версия, что стихи – еще и пародия на балладу В. Жуковского «Двенадцать спящих дев». История написана на русском материале. Комический рассказ чередуется с диалогом. Узнаваемые народные обороты (темный лес, мать родная), просторечная лексика (брякнул, вавакнул, кукиш, водка), глагольные рифмы, уменьшительные суффиксы (глазки), почти нет причастий и деепричастий, идиомы (ухо востро, без оглядки, на бобах), анафоры, перечисления, числительные: три, семь. Упоминаются «ножки», к которым поэт питал слабость. Вопросы. Индивидуальная окраска речи персонажей. Серебрец – платина (чуть позже из нее стали чеканить монеты). Нерчинск: каторга в Забайкалье.

Произведение «Царь Никита и сорок его дочерей» А. Пушкина, построенное на системе намеков, легло в основу комической оперы современного композитора А. Чайковского.

Песнь третия Пойманный бес

Ах, отчего мне дивная природа
Корреджио искусства не дала?
Тогда б в число парнасского народа
Лихая страсть меня не занесла.
Чернилами я не марал бы пальцы,
Не засорял бумагою чердак,
И за бюро, как девица за пяльцы,
Стихи писать не сел бы я никак.
Я кисти б взял бестрепетной рукою,
И, выпив вмиг шампанского стакан,
Трудиться б стал я с жаркой головою,
Как Цициан иль пламенный Албан.
Представил бы все прелести Натальи,
На полну грудь спустил бы прядь волос,
Вкруг головы венок душистых роз,
Вкруг милых ног одежду резвой Тальи,
Стан обхватил Киприды б пояс злат.
И кистью б был счастливей я стократ!
Иль краски б взял Вернета иль Пуссина;
Волной реки струилась бы холстина;
На небосклон палящих, южных стран
Возведши ночь с задумчивой луною,
Представил бы над серою скалою,
Вкруг коей бьет шумящий океан,
Высокие, покрыты мохом стены;
И там в волнах, где дышит ветерок,
На серебре, вкруг скал блестящей пены,
Зефирами колеблемый челнок.
Нарисовал бы в нем я Кантемиру,
Ее красы… и рад бы бросить лиру,
От чистых муз навеки удалясь.
Но Рубенсом на свет я не родился,
Не рисовать, я рифмы плесть пустился.
Мартынов пусть пленяет кистью нас,
А я — я вновь взмостился на Парнас.
Исполнившись иройскою отвагой,
Опять беру чернильницу с бумагой
И стану вновь я песни продолжать.
Что делает теперь седой Панкратий?
Что делает и враг его косматый?
Уж перестал Феб землю освещать;
Со всех сторон уж тени налетают;
Туман сокрыл вид рощиц и лесов;
Уж кое-где и звездочки блистают…
Уж и луна мелькнула сквозь лесов…
Ни жив, ни мертв сидит под образами
Чернец, молясь обеими руками.
И вдруг, бела, как вновь напавший снег
Москвы-реки на каменистый брег,
Как легка тень, в глазах явилась юбка…
Монах встает, как пламень покраснев,
Как модинки прелестной ала губка,
Схватил кувшин, весь гневом возгорев,
И всей водой он юбку обливает.
О чудо!.. вмиг сей призрак исчезает —
И вот пред ним с рогами и с хвостом,
Как серый волк, щетиной весь покрытый,
Как добрый конь с подкованным копытом,
Предстал Молок, дрожащий под столом,
С главы до ног облитый весь водою,
Закрыв себя подолом епанчи,
Вращал глаза, как фонари в ночи.
«Ура! — вскричал монах с усмешкой злою, —
Поймал тебя, подземный чародей.
Ты мой теперь, не вырвешься, злодей.
Все шалости заплатишь головою.
Иди в бутыль, закупорю тебя,
Сейчас ее в колодезь брошу я.
Ага, Мамон! дрожишь передо мною».
— «Ты победил, почтенный старичок, —
Так отвечал смирнехонько Молок. —
Ты победил, но будь великодушен,
В гнилой воде меня не потопи.
Я буду ввек за то тебе послушен,
Спокойно ешь, спокойно ночью спи,
Уж соблазнять тебя никак не стану».
«Всё так, всё так, да полезай в бутыль,
Уж от тебя, мой друг, я не отстану,
Ведь плутни все твои я не забыл».
— «Прости меня, доволен будешь мною,
Богатства все польют к тебе рекою,
Как Банкова, я в знать тебя пущу,
Достану дом, куплю тебе кареты,
Придут к тебе в переднюю поэты;
Всех кланяться заставлю богачу,
Сниму клобук, по моде причешу.
Всё променяв на длинный фрак с штанами,
Поскачешь ты гордиться жеребцами,
Народ, смеясь, колесами давить
И аглинской каретой всех дивить.
Поедешь ты потеть у Шиловского,
За ужином дремать у Горчакова,
К Нарышкиной подправливать жилет.
Потом всю знать (с министрами, с князьями
Ведь будешь жить, как с кровными друзьями)
Ты позовешь на пышный свой обед».
— «Не соблазнишь! тебя я не оставлю,
Без дальних слов сейчас в бутыль иди».
— «Постой, постой, голубчик, погоди!
Я жен тебе и красных дев доставлю».
— «Проклятый бес! как? и в моих руках
Осмелился ты думать о женах!
Смотри какой! но нет, работник ада,
Ты не прельстишь Панкратья суетой.
За всё, про всё готова уж награда,
Раскаешься, служитель беса злой!»
— «Минуту дай с тобою изъясниться,
Оставь меня, не будь врагом моим.
Поступок сей наверно наградится,
А я тебя свезу в Иерусалим».
При сих словах Монах себя не вспомнил.
«В Иерусалим!» — дивясь он бесу молвил.
«В Иерусалим! — да, да, свезу тебя».
— Ну, если так, тебя избавлю я.
Старик, старик, не слушай ты Молока,
Оставь его, оставь Иерусалим.
Лишь ищет бес поддеть святого с бока,
Не связывай ты тесной дружбы с ним.
Но ты меня не слушаешь, Панкратий,
Берешь седло, берешь чепрак, узду.
Уж под тобой, бодрится черт проклятый,
Готовится на адскую езду.
Лети, старик, сев на плеча Молока,
Толкай его и в зад и под бока,
Лети, спеши в священный град востока,
Но помни то, что не на лошака
Ты возложил свои почтенны ноги.
Держись, держись всегда прямой дороги,
Ведь в мрачный ад дорога широка.

Год написания: 1813

Сыпь, гармоника. Скука… Скука…

Сыпь, гармоника. Скука… Скука…Гармонист пальцы льет волной.Пей со мною, паршивая сука,Пей со мной.Излюбили тебя, измызгали —Невтерпеж.Что ж ты смотришь так синими брызгами?Иль в морду хошь?В огород бы тебя на чучело,Пугать ворон.До печенок меня замучилаСо всех сторон.Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.Пей, выдра, пей.Мне бы лучше вон ту, сисястую, —Она глупей.Я средь женщин тебя не первую…Немало вас,Но с такой вот, как ты, со стервоюЛишь в первый раз.Чем вольнее, тем звонче,То здесь, то там.Я с собой не покончу,Иди к чертям.К вашей своре собачьейПора простыть.Дорогая, я плачу,Прости… прости…

Эпатаж

Называя непристойные выражения «русским титулом», Пушкин вставлял их в разговорную речь исключительно при общении с мужчинами и нисколько не смущался, поскольку считал их одним из признаков русской культуры.

Возможно, такой взгляд поэта на крепкие выражения сложился под влиянием домовых служащих, с которыми в детстве он проводил очень много времени, а горячо любимая няня Арина Родионовна привила ему любовь к народному фольклору и простонародной речи.

В письменном жанре мат рифмовался в его лирико-философских произведениях, откровенно эротических стихах, кощунственной поэме «Гаврилиада», фривольной сказке «Царь Никита и сорок его дочерей» и похабной балладе «Тень Баркова».

Кстати Барков – это поэт, виртуозно владевший матерным языком, о котором Пушкин писал, «одно из знаменитейших лиц в русской литературе: стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение… Для меня… нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание сочинений Баркова».

Сокрушаясь, что его произведения не могут быть изданы без правок, Пушкин замечал: «одного жаль — в «Борисе» моём выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная…»

Вольность

Обосновавшись в Петербурге, Пушкин с головой погрузился в водоворот взрослой жизни с её кутежами, пьяными вечерами и карточными играми, которыми баловался всю жизнь, проигрывая рукописи своих произведений и приличную часть гонораров, и без того не покрывавших расходов.

Психиатр Минц в заметках относительно времяпрепровождения поэта в период нравственной вольности пишет, что из-за крайней степени возбуждения Пушкин пустился в «самый разнузданный разгул, разврат, цинический и извращенный сексуализм, агрессивное поведение и столкновение со своей средой».

Раздавая пощёчины общественным устоям, он был завсегдатаем различных собраний, в том числе клуба «Зелёная лампа», где к каждому посетителю, выругавшемуся матом, подбегал мальчик — калмык и покорно рапортовал: «Здравия желаю!»

Песнь вторая Горькие размышления, сон, спасительная мысль

Покаместь ночь еще не удалилась,
Покаместь свет лила еще луна,
То юбка всё еще была видна.
Как скоро ж твердь зарею осветилась,
От взоров вдруг сокрылася она.
А наш Монах, увы, лишен покоя.
Уж он не спит, не гладит он кота,
Не помнит он церковного налоя,
Со всех сторон Панкратию беда.
«Как, — мыслит он, — когда и собачонки
В монастыре и духа нет моем,
Когда здесь ввек не видывал юбчонки,
Кто мог ее принесть ко мне же в дом?
Уж мнится мне… прости, владыко, в том!
Уж нет ли здесь… страшусь сказать… девчонки».
Монах краснел и, делать что, не знал.
Во всех углах, под лавками искал.
Всё тщетно, нет, ни с чем старик остался,
Зато весь день, как бледна тень, таскался,
Не ел, не пил, покойно и не спал.
Проходит день, и вечер, наступая,
Зажег везде лампады и свечи.
Уже Монах, с главы клобук снимая,
Ложился спать. Но только что лучи
Луна с небес в окно его пустила
И юбку вдруг на лавке осветила,
Зажмурился встревоженный Монах
И, чтоб не впасть кой-как во искушенье,
Хотел уже навек лишиться зренья,
Лишь только бы на юбку не смотреть.
Старик, кряхтя, на бок перевернулся
И в простыню тепленько завернулся,
Сомкнул глаза, заснул и стал храпеть.
Тот час Молок вдруг в муху превратился
И полетел жужжать вокруг него.
Летал, летал, по комнате кружился
И на нос сел монаха моего.
Панкратья вновь он соблазнять пустился.
Монах храпит и чудный видит сон.
Казалося ему, что средь долины,
Между цветов, стоит под миртом он,
Вокруг него сатиров, фавнов сонм.
Иной, смеясь, льет в кубок пенны вины;
Зеленый плющ на черных волосах,
И виноград, на голове висящий,
И легкий фирз, у ног его лежащий, —
Всё говорит, что вечно юный Вакх,
Веселья бог, сатира покровитель.
Другой, надув пастушечью свирель,
Поет любовь, и сердца повелитель
Одушевлял его веселу трель.
Под липами там пляшут хороводом
Толпы детей, и юношей, и дев.
А далее, ветвей под темным сводом,
В густой тени развесистых дерев,
На ложе роз, любовью распаленны,
Чуть-чуть дыша, весельем истощенны,
Средь радостей и сладостных прохлад,
Обнявшися любовники лежат.
Монах на всё взирал смятенным оком.
То на стакан он взоры обращал,
То на девиц глядел чернец со вздохом,
Плешивый лоб с досадою чесал —
Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.
И вдруг, в душе почувствовав кураж
И набекрень, взъярясь, клобук надвинув,
В зеленый лес, как белоусый паж,
Как легкий конь, за девкою погнался.
Быстрей орла, быстрее звука лир
Прелестница летела, как зефир.
Но наш Монах Эол пред ней казался,
Без отдыха за новой Дафной гнался.
«Не дам, — ворчал, — я промаха в кольцо».
Но леший вдруг, мелькнув из-за кусточка,
Панкратья хвать юбчонкою в лицо.
И вдруг исчез приятный вид лесочка.
Ручья, холмов и нимф не видит он;
Уж фавнов нет, вспорхнул и Купидон,
И нет следа красоточки прелестной.
Монах один в степи глухой, безвестной,
Нахмуря взор; темнеет небосклон,
Вдруг грянул гром, Монаха поражает —
Панкратий: «Ах!..», — и вдруг проснулся он.
Смущенный взор он всюду обращает:
На небесах, как яхонты горя,
Уже восток румянила заря.
И юбки нет. Панкратий встал, умылся
И, помолясь, он плакать сильно стал,
Сел под окно и горько горевал.
«Ах! — думал он, — почто ты прогневился?
Чем виноват, владыко, пред тобой?
Как грешником, вертит нечистый мной.
Хочу не спать, хочу тебе молиться,
Возьму псалтирь, а тут и юбка вдруг.
Хочу вздремать и ночью сном забыться,
Что ж снится мне? смущается мой дух.
Услышь мое усердное моленье,
Не дай мне впасть, господь, во искушенье!»
Услышал бог молитвы старика,
И ум его в минуту просветился.
Из бедного седого простяка
Панкратий вдруг в Невтоны претворился.
Обдумывал, смотрел, сличал, смекнул
И в радости свой опрокинул стул.
И, как мудрец, кем Сиракуз спасался,
По улице бежавший бос и гол,
Открытием своим он восхищался
И громко всем кричал: «Нашел! нашел!»
«Ну! — думал он, — от бесов и юбчонки
Избавлюсь я — и милые девчонки
Уже меня во сне не соблазнят.
Я заживу опять монах-монахом,
Я стану ждать последний час со страхом
И с верою, и всё пойдет на лад».
Так мыслил он — и очень ошибался.
Могущий рок, вселенной господин,
Панкратием, как куклой, забавлялся.
Монах водой наполнил свой кувшин,
Забормотал над ним слова молитвы
И был готов на грозны ада битвы.
Ждет юбки он — с своей же стороны
Нечистый дух весь день был на работе
И весь в жару, в грязи, в пыли и поте
Предупредить спешил восход луны.

Эпатаж

Называя непристойные выражения «русским титулом», Пушкин вставлял их в разговорную речь исключительно при общении с мужчинами и нисколько не смущался, поскольку считал их одним из признаков русской культуры.

Возможно, такой взгляд поэта на крепкие выражения сложился под влиянием домовых служащих, с которыми в детстве он проводил очень много времени, а горячо любимая няня Арина Родионовна привила ему любовь к народному фольклору и простонародной речи.

В письменном жанре мат рифмовался в его лирико-философских произведениях, откровенно эротических стихах, кощунственной поэме «Гаврилиада», фривольной сказке «Царь Никита и сорок его дочерей» и похабной балладе «Тень Баркова».

Кстати Барков – это поэт, виртуозно владевший матерным языком, о котором Пушкин писал, «одно из знаменитейших лиц в русской литературе: стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение… Для меня… нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание сочинений Баркова».

Сокрушаясь, что его произведения не могут быть изданы без правок, Пушкин замечал: «одного жаль — в «Борисе» моём выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная…»

Дельвигу (Друг Дельвиг, мой парнасский брат)

Друг Дельвиг, мой парнасский брат,Твоей я прозой был утешен,Но признаюсь, барон, я грешен:Стихам я больше был бы рад.Ты знаешь сам: в минувши годыЯ на брегу парнасских водЛюбил марать поэмы, оды,И даже зрел меня народНа кукольном театре моды.Бывало, что ни напишу,Все для иных не Русью пахнет;Об чем цензуру ни прошу,Ото всего Тимковский ахнет.Теперь едва, едва дышу!От воздержанья муза чахнет,И редко, редко с ней грешу.К неверной славе я хладею;И по привычке лишь однойЛениво волочусь за нею,Как муж за гордою женой.Я позабыл ее обеты,Одна свобода мой кумир,Но все люблю, мои поэты,Счастливый голос ваших лир.Так точно, позабыв сегодняПроказы младости своей,Глядит с улыбкой ваша сводняНа шашни молодых «бл*дей».

Сорокоуст (А. Мариенгофу)

Трубит, трубит погибельный рог!Как же быть, как же быть теперь намНа измызганных ляжках дорог?Вы, любители песенных блох,Не хотите ль пососать у мерина?Полно кротостью мордищ праздниться,Любо ль, не любо ль, знай бери.Хорошо, когда сумерки дразнятсяИ всыпают вам в толстые задницыОкровавленный веник зари.Скоро заморозь известью выбелитТот поселок и эти луга.Никуда вам не скрыться от гибели,Никуда не уйти от врага.Вот он, вот он с железным брюхом,Тянет к глоткам равнин пятерню,Водит старая мельница ухом,Навострив мукомольный нюх.И дворовый молчальник бык,Что весь мозг свой на телок пролил,Вытирая о прясло язык,Почуял беду над полем.2Ах, не с того ли за селомТак плачет жалостно гармоника:Таля-ля-ля, тили-ли-гомВисит над белым подоконником.И желтый ветер осенницыНе потому ль, синь рябью тронув,Как будто бы с коней скребницей,Очесывает листья с кленов.Идет, идет он, страшный вестник,Пятой громоздкой чащи ломит.И все сильней тоскуют песниПод лягушиный писк в соломе.О, электрический восход,Ремней и труб глухая хватка,Се изб древенчатый животТрясет стальная лихорадка!3Видели ли вы,Как бежит по степям,В туманах озерных кроясь,Железной ноздрей храпя,На лапах чугунных поезд?А за нимПо большой траве,Как на празднике отчаянных гонок,Тонкие ноги закидывая к голове,Скачет красногривый жеребенок?Милый, милый, смешной дуралей,Ну куда он, куда он гонится?Неужель он не знает, что живых конейПобедила стальная конница?Неужель он не знает, что в полях бессиянныхТой поры не вернет его бег,Когда пару красивых степных россиянокОтдавал за коня печенег?По-иному судьба на торгах перекрасилаНаш разбуженный скрежетом плес,И за тысчи пудов конской кожи и мясаПокупают теперь паровоз.4Черт бы взял тебя, скверный гость!Наша песня с тобой не сживется.Жаль, что в детстве тебя не пришлосьУтопить, как ведро в колодце.Хорошо им стоять и смотреть,Красить рты в жестяных поцелуях,—Только мне, как псаломщику, петьНад родимой страной “аллилуйя”.Оттого-то в сентябрьскую скленьНа сухой и холодный суглинок,Головой размозжась о плетень,Облилась кровью ягод рябина.Оттого-то вросла тужильВ переборы тальянки звонкой.И соломой пропахший мужикЗахлебнулся лихой самогонкой.